плохая аллегория, суконный язык и... святая правда Карпов не видит в русской жизни ничего, кроме рек крови и моря огня: страсть, насилия, убийства, казни, все виды мучительств душевных и телесных — это «фон» повести; на таком фоне борются два начала: начало тьмы, сам дьявол, помещик, «камергер-деторастлитель» Гедеонов, который сам себя называет «железным кольцом государства»; и начало света, хлыст Крутогоров, который сквозь мрак и страдание идет к Светлому Граду. Все остальные лица — мужики, хлысты, «злыдота», колдунья, светлая девушка, монахи, родственники камергера и пр. — такие же «олицетворенные начала»: не лица, а отпрыски двух родов, светлого и проклятого. Карпов не может видеть иначе: кровь и огонь только и стоят у него в глазах. Не все можно предугадать и предусмотреть. Кровь и огонь могут заговорить, когда их никто не ждёт. Есть Россия, которая, вырвавшись из одной революции, жадно смотрит в глаза другой, может быть, более страшной. (А. Блок. Октябрь 1913) В книгу вошли скандальный «Пламень», конфискованный и сожженный по приговору Священного Синода и революционная фантасмагория «Кожаное небо». Дополнением и мостком через век русской истории служит “дягтёрный” трактат «Солнцебог», в котором автор и иллюстратор (Дионисий Еръ) от метафизики родных берёз уходит в циклонопедический мир Негарестани и обезглавленный опыт Батая.